понедельник, 30 августа 2010
А у наааас....у нас фикотерапия)
И с Полипом мы написали почеркушку про безумные пляски на крыше. И мне стало легче, температура малость упала х)
Многобуков и дождь из лобстеров.
30.08.2010 в 22:51
Пишет
Безумный Полип:
Торжественно заявляю, что мы - пиздецМы с внучегом
Dr.Insolent Gray написали, эээ, что-то. Что-то безумное, рпсное и про танцы на крыше >.>
Предположим, что это фикотерапия, потому что лично мне, пока я это писала, сильно полегчало :3 Надеюсь, внучегу тоже)
В персонажах замечены Полип (он же бабуля), Нэй (он же внучег), Лаки (он же Лаки **) и вообще все, кто хотел бы там оказаться.) А, и лобстеры!
Читать безумие?
Любое утро депрессии всегда начинается одинаково – долгим сидением в кровати, недовольным перекошенным выражением лица в зеркале, ленью и пассивным нежеланием даже пальцем пошевелить. Желание рыдать в уголке и жалеть себя пересиливает все остальные. Мир кажется жестоким и враждебным, и мелкие, казалось бы, превратности судьбы превращаются в жестокий фатум.
Как, например, звонок в дверь становится карой направленной с небес, специально, чтобы добить.
И делать же нечего, нужно открывать.
Но когда в проем приоткрытой двери влетает шелестящее-шуршащее и счастливо вопящее нечто, это ломает всю тщательно собранную атмосферу депрессии.
Особенно когда нечто оказывается бабушкой и, не спросившись, запрыгивает сверху, благостно улыбаясь во все зубы, прикладывает затылком об пол.
- Полип? Какого...
- Ты посмел забыть какой сегодня день?! Немедленно собирайся.
- День?..
- День! – голос снижается до заговорщического шепота, и глаза в тени подколотой челки становятся почти аметистовыми. – Не стой столбом, внучек!
- Да я лежу, вообще-то, - задумчиво («А не пора ли вызывать скорую? Впрочем, он всегда такой…») замечает внучек. – И ты мне встать мешаешь…
Полип мигом вскакивает, как будто у него пружина куда-то там вшита, и протягивает руку Нэю. Тот смотрит на руку, потом – в глаза бабуле, а потом вдруг понимает, что что-то с ней не так.
Что-то оказывается здоровенным бархатным цилиндром, спадающим с ушей и украшенным красной шелковой лентой.
- Ну? – бабуля нетерпеливо нагибается, поднимает его, отряхивает, попутно пару раз шибанув тростью по коленкам (откуда у нее трость?). – Ты собираться собираешься?!
- Да куда собираться-то? – шарахается Нэй от трости - и от Полипа заодно. – И никуда я не пойду, вот. У меня, может, депрессия! Я, может, людей ненавижу! Мне, может, даже жить не хочется!..
Он даже закрывает глаза, потому что не врет сейчас ни капельки и чувствует, что вот-вот неприлично разрыдается. Но в следующую секунду из угла комнаты, где стоит старый шкаф, доносится скрип, грохот и приглушенный мат, так что глаза приходится открыть.
- Бабуль, ты охренела? – интересуется заботливый внук, глядя, как Полип роется в его шкафу.
Маты становятся громче, но потом тот соизволяет ответить:
- Сам ты охренел, депрессивный балбес, раз не помнишь, что сегодня понедельник! И где твоя волынка?
И тут Нэя, наконец, осеняет.
- Бля-я, - он соскакивает с кровати, на которую успел красиво и очень депрессивно повалиться, и они с Полипом еще минут десять мечутся по комнате, ища нужное.
Волынку так и не находят, но плевать на волынку.
- Обещали дождь, - сообщает посерьезневший Полип, когда они уже поднимаются по лестнице. Оборачивается и жмурится блаженно: – Ло-обстерный.
- Кадриль? – расплывается Нэй в улыбке.
- Она, внучек.
И они запевают – слаженным хором, не попадая по нотам, переполошив парой строк весь мирный подъезд:
- Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты пуститься с нами в пляс?..
И ржут на два голоса, а потом Полип дергает на себя чердачную дверь и придерживает цилиндр, чтобы не слетел от резкого ветра.
И два идиота выходят на просторную крышу, постукивая набойками по бетону. Небо нависает прямо над крышей тяжелой, лилово-серой пеленой надвигающейся грозы.
- Я ж высоты до обмороков боюсь, - почему-то бодрым и уверенным голосом заявляет внук, поправляя цилиндр, с широкой, как у Полипа, лентой темно синего цвета. – Шифер отлично звучит, ты знал?
- Вот сейчас и проверим.
- Только не они, только не снова, – доносится мучительный стон откуда-то с балконов. – Когда ж вы прекратите, изверги!
- Никогда! – стройным хором отвечают бабушка с внуком и встают друг напротив друга – Мы празднуем.
И начинают заядло отбивать по крыше затейливый ритм, под аккомпанемент собственных хлопков и двухголосого хора.
- Карамболина, карамболетта! – за каким-то чертом вопит Нэй, счастливо раскланиваясь и размахивая руками, постепенно наращивая темп безумных танцев.
Грозовые тучи гулко отзываются громом, заглушающим голоса и щелчки набоек об бетон и шифер.
На крышу, мягко шлепнувшись, приземляется увесистый лобстер и возмущенно щелкает клешнями.
- Привет, родноой, - Полип подхватывает лобстера и кружится с ним вместе. – Мы так тебя ждали, не поверишь!
Лобстер, как ни странно, молчит. Только глаза на стебельках становятся круглые-круглые и будто бы еще более бессмысленные, чем раньше.
Нэй тоже ловит себе лобстера (их падает с неба все больше – метеорологи, в кои-то веки, не ошиблись), осторожно трогает пальцем тонкий ус, морщится в недоумении:
- Ну и как они могли танцевать кадриль?..
Полип только пожимает плечами - и вдруг, подбросив своего лобстера в воздух и забыв поймать, хватает Нэя за руки и уводит за собой в какую-то сумасшедшую помесь танго и вальса. Они оба путаются в ногах друг друга, спотыкаются, топчут серый шифер, выбивая из него брызги (лобстерный дождь, кажется, собрался смениться самым обычным), хохочут так, что слышно, наверное, даже в центре города...
А потом вдруг понимают, что на крыше уже не одни.
- Лаки! – Полип бросается и обнимает кого-то тонкого и бледного, тонкий-бледный в ответ улыбается на всю крышу и тихо отвечает, что шел мимо и узнал знакомый голос…
Из-за его спины выходят еще люди, Нэй их даже знает не всех, и Полип, видимо тоже, но почему-то (каким-то волшебным образом) через минуту танцуют уже все. У кого-то все-таки находится волынка, и теперь у них даже есть музыка – что еще надо для счастья?
«По ходу, меня отсюда выселят», - мимолетно думает Нэй, уже без всякого страха разглядывая через край крыши собравшуюся внизу толпу.
- Поживешь у меня или у деда, невелика проблема, - бабуля обхватывает внука за плечи и уводит от края, чтобы не выбивался из танца.
По шиферу под их ногами идут мелкие трещинки, кто-то что-то поет на старофранцузском (откуда Нэй знает, что это именно старофранцузский, а не что-нибудь другое, ему и самому непонятно), разноцветные ленты на высоких цилиндрах темнеют, намокая от дождя…
И никто даже не обращает внимания на лобстеров, изредка падающих из серых облаков и щелкающих на лету клешнями в такт музыке. URL записи
@темы:
псевдотворчество,
узкому кругу,
белый бумажный журавль,
На Дерибасовской хорошая погода,
графомань,
празднек